“носите рай в себе самом”
Миссионеров со Святыми Дарами по глухим деревням словно Сам Господь за Собой провел
Весь год, прошедший с прошлого сплава братья и сестры не давали покоя: “А на сплав мы пойдем?” Видимо, миссионерский сплав прочно вошел в нашу приходскую жизнь. Хотя довелось слышать разные отзывы на эту тему. В Москве, например, один миссионер скептически высказался о нашем сплаве, мол, это они для собственного развлечения делают. В том смысле, что слишком очевиден в сплаве туристический элемент. Но мы и не скрывали своего намерения таким способом приобщить не воцерковленных еще людей к навыку совершать утренние и вечерние молитвы, дать им опыт такого время препровождения, в котором они руководствовались и стремились к конкретной духовной цели, жили радостью приобщения в православной вере новых и новых душ. В конце концов, провели несколько суток вместе со священником, под его “недреманным оком”, может быть, преодолели свою нерешительность и под покровом ночи и мерцания звезд, приникнув к костру и вглядываясь в переливы огня, задали ему свои наболевшие вопросы. А то, что не все мы штатные миссионеры, так это очевидно. Но после нынешнего сплава все-таки становится ясно, что надо переходить на более серьезный уровень. И действительно готовить именно миссионерскую группу, совершать богослужения, читать лекции, проводить беседы.
В этом году решили начать с того, что по благословению Владыки Никона взяли с собой Святые Дары – Причастие для больных и престарелых. Этот факт придал особое значение нашему походу. Мы уже не просто двигались по реке и ходили по деревням, но сопровождали Самого Христа, таинственно присутствовавшего в Святых Дарах. Этот факт не мог не отразиться на нашем самочувствии и соответственно на взаимоотношениях. Трепетно-благоговейное отношение к Дарам сдерживало от многословия и рассеянности и создало особую духовную атмосферу, о которой кто-то из участников экспедиции точно сказал: “такое чувство, что весь наш сплав – это была непрерывная молитва”. Действительно, круглосуточно быть рядом с Дарами: на плоту, в деревнях, ночью – опыт недоступный в повседневной жизни.
В этот раз мы постарались сделать нашу поездку более содержательной по части встреч с людьми. Епархиальный историк Павел Егоров подобрал нам подходящий маршрут по реке Юрюзань, где было много русских деревень, предположительно лишенных церковного окормления. Визит в дом-музей С.Т. Аксакова к писателю Михаилу Андреевичу Чванову дал нам более подробную картину ситуации, которая сложилась в этом районе. А консультации с туристами, недавно бывшими на том маршруте, составили представление о приблизительных сроках, за которые мы может пройти всю дистанцию.
Плыть было сравнительно легко из-за большой воды. Такого паводка в этом районе не помнят лет 80. Но маршрут от Урмантау до Караяра не дал таких ярких впечатлений, какие были на Белой. Пещера встретилась всего одна, в начале пути, и оказалась недоступна. Не было и живописных утесов. Но нас интересовали люди.
Начать работу мы решили прямо с места старта, с Урмантау. С полчаса побродив по деревне, мы выяснили, что в деревню часто приезжает священник из Малояза. Теперь можно было со спокойной совестью отправляться дальше по маршруту.
Первая деревня, в которую был запланирован визит – Ежовка. Там состоялась, пожалуй, самая яркая встреча, из всех случавшихся на сплаве. Два родственника-старожила, хотя и живут сейчас ‑ один в Крыму, другой в Молдавии, приезжают провести летний сезон на родине. Так уж устроено наше сердце, что вдали от родных мест в памяти всплывает все самое лучшее. И потому особенно жаль наблюдать братьям, что их деревня постепенно вымирает. Когда – то это было От крупного села со своей церковью в честь Феодосия Великого, в которую ходили молиться жители окрестных деревень, в Ежовке осталось восемь дворов. Деревушку окружают заброшенные участки, на которых и домов-то уже нет ‑ остались только ворота, покосившиеся заборы, а за ними – пустырь. “Церковь то зачем разрушали, зачем колокол сбрасывали?” ‑ в голосах стариков недоумение и скорбь, и надежда. Надежда, которую мы боимся поколебать. Они, видя в нас православных журналистов (у нас в руках видеокамера и блокнот), надеются, что наша статья сможет заинтересовать общественность, кто–то задумается, заинтересуется, и – придут люди, начнется вновь жизнь в деревне, восстановят церковь. И все вернется на круги своя. Робкая надежда лишь усугубляет общую картину. Хочется обнять этих одиноких стариков, разделить с ними их немощь. Явно волнуясь, старожилы торопятся нам все показать: уходят годы, уходят люди, и мы, промелькнув в их жизни, может быть последние, кому они интересны со всем драгоценным для них самих прошлым…
Следующая деревня, Потаповка, своим видом полностью согласовалась с представлениями о типичной глухой сибирской деревне. Одна улица, вдоль которой тянутся крепко срубленные дома. Обычно в избе бабуля с внучкой, приехавшей на каникулы из райцентра или города. Видимо, старушки молятся дома, у них есть иконы, они чтят праздники, в Крещенскую ночь набирают воду. В общем – то, можно доехать до Дувана, где недавно открыли церковь. Слава Богу, все крещены, никто не умер. Однако нас ждал сюрприз. Последняя бабуля, к которой мы зашли во двор, вынесла нам книжку свидетелей Иеговы. Оказалось, к соседке, что живет через два дома, приезжает из города сын с женой. Под действием его пропаганды старушка вынесла из дома иконы, сняла крест. Мы предложили хозяйке заменить иеговистскую литературу на молитвослов. Пока свершали обмен, в конце улицы появилась мужская фигура с удочкой в руках. Старушка, стараясь не поворачивать головы произнесла – “Это он”, ‑ и скрылась в избе. Спустя некоторое время к нам приблизился молодой человек с неестественно склоненной набок в сторону от нас головой. Обычно деревенские здороваются, а этот не издал ни звука. Мы дружно его поприветствовали. Вежливо ответив, мужчина, не меняя положения головы, удалился. Нас заинтересовала сама старушка: может еще одумается. Пошли к дому. Навстречу она сама с внучкой. Братья поспешили вперед, а я попытался побеседовать с ней. Впечатление от разговора такое, что у нее что-то вроде духовной амнезии: я – не я, и вера не моя. В Потаповке менее мы совершили панихиду на месте бывшего кладбища. Видимо, наши молитвы нужнее душам усопших, чем живым…
Пройдя остаток дня на плотах, после некоторых сомнений выбираем живописное место на берегу большого ручья, впадающего в Юрюзань. Вторая ночь, все устали, к тому же сегодня особенно холодно. Покончив с ужином, бросаемся в палатки, чтобы предаться блаженному сну. Утром, услышав тихо переговаривающихся дежурных по трапезе и треск ломающихся для костра ветвей, выглянув в утренний туман и вдохнув свежесть пробуждающегося дня, выскальзываем из палаток, подставляя свои помятые и озябшие бока костру. И только потом идем к ручью, чтобы умыться. Там уже наши братья маячат в тумане своими удочками. Почти не нарушая утреннего безмолвия, на крючке затрепетала рыбка и тут же оказалась в ведре, плеснув разок хвостом.
Папы направляются в палатки будить своих деток. Сережа долго что-то бубнит в глубине палатки и, в конце концов, появляется наружу с Феденькой, у которого личико застыло от сна на свежем воздухе. Дима же, выйдя из палатки, зовет Ксению, потому что Катенька хочет, чтобы ее разбудила именно она. Мамочки явно не хватает рядом. А Ксении надо еще разбудить свою внучку Камиллу. Она еще не крещеная, но очень хочет креститься именно на сплаве…
Деревня Мазур. Представились бабуле, живущей в крайней избе, и попросили нас провести по деревне. Она провела нас в дом напротив. В окне мелькнула голова старика, и вскоре он сам вышел на крыльцо. Прошел третий день как он похоронил свою жену Евгению, и сегодня собирался отправиться в Дуван, заказать заочное отпевание в церкви. Но машина не пришла, и он сидел у окна в раздумье. Жаловался, что уже вторую ночь ровно в два часа по полуночи кто-то стучит в окно и начинает причитать на одной ноте: “Анастасия, Анастасия…”. И так до рассвета. Лютый страх заставлял старика прятаться в дальнюю комнату и быть там до утра. Впереди его ожидала третья ночь. Слава Богу, что появились мы…
Пока совершали отпевание в доме, наша проводница пробежалась по деревне и нашла пятерых, кто хотел бы креститься. Крестились дети от трех месяцев до 12 лет и семнадцатилетний юноша.
Таинство растянулось на три часа ‑ надо было ходить по трем домам. Кто-то принимал нас с простодушной радостью, кто-то с возбужденным любопытством. Отец юноши, принявшего Крещение, сказал ему: “Ну, все. Тебя закодировали, теперь тебе нельзя ни пить, ни курить”. Да, молодежь в деревне рано приобщается к алкоголю.
Пока мы были в деревне, все ушли дальше по маршруту. Пришлось их догонять. Вдоль берегов потянулись деревни: Греховка, Калмаш, Кисетовка. Уже смеркалось, и на фоне лесистых гор особенно ярко светили окна в домах, теснящихся по берегу. То и дело мерещились двигающиеся человеческие фигуры, плоты, но вблизи они оказывались камнями и деревьями. Тревоги не было. Бывший с нами Феденька мирно спал, а мы насаждались покоем и тишиной. Наши крикливые души смирялись перед тихой кротостью реки и окружающих нас гор. Взяв фонарь, время от времени сигналили в сумерки ночи. Наконец, в ответ впереди замигал огонек. Детские голоса стали скандировать наши имена. Все устали, и ни у кого не было сил коротать ночь у костра.
Завтра – Бурцовка. Уютная деревенька в два-полтора десятка домов. К фронтону крайней почерневшей избы комично пристроился покосившийся балкончик. Нашли активную бабулю и с ее помощью стали обходить деревню, собирая народ на панихиду на кладбище. В середине деревни, к стене накренившейся набок избы льнул прибитый гвоздями фанерный ангел. Одинокая молодая хозяйка сказала, что купила его специально: пусть охраняет (или подпирает?) дом.
После панихиды, раздав иконки всем, кто молился, отправились по домам. Народ встречал нас с радостью и большим интересом, просили освятить дом, исповедывать, причастить, крестить. В дальнейший путь отправились с ощущением, что в некоторой степени породнились с немногочисленными селянами.
К вечеру пришли в Сафоновку. До революции здесь был храм в честь Преображения Господня. Наш Рустик, азербайджанец, небритый, с горящими от простуды и комариных укусов глазами, в тренировочном костюме и бейсболке, сдвинутой козырьком набок, рвался в деревню. И хотя ему это было категорически запрещено, дабы не перепугать своим видом людей, он все же вышел и стал уговаривать креститься одну сомневающуюся молодую маму. Но его вид окончательно смутил ее. Мало того, что священник на плотах приплыл с молодежью, чего отродясь не бывало в этих краях, так еще и этот азербайджанец с неистребимым акцентом и характерной жестикуляцией. “А вы не сектанты?”, ‑ спросила она. Но окончательно повлиял на ее отказ креститься все-таки муж, которого наше появление привело в род некоего возмущения, которое он смог выразить только лишь руганью через плечо, не смея повернуть к нам своего лица.
Пришли на место, где до революции была церковь. Там сейчас стоит магазин. Слава Богу, что алтарь не застроен. Фундамент ушел в землю, но сквозь траву видны камни и бревна. Встав рядом с бывшим алтарем, пропели тропарь Преображению Господню. В этот момент мимо нас по дороге возвращалось стадо овец, и они своим блеянием невольно вторили нам. Когда позже в Уфе мы просматривали видеозапись, то это звучало и комично, и горько. Из всех жителей деревни только их бессловесные овцы, подпевали нам на месте разрушенного руками их предков храма. Неужели никому здесь не нужен Христос? На месте построенного неподалеку от разрушенного храма молитвенного дома стоит сейчас молодежный клуб, а рядом ‑ спутниковая антенна телекомпании ТНТ.
В переулке появилась старушка с небольшим снопиком сена на плечах. Братья бросились помогать, но она вежливо отказалась. За ней – тех же лет и с таким же снопиком ‑ ее муж. Подумали, может, они захотят причаститься? Разговорились. Ей, Анне ‑ 82, ему, Ивану – 83 года. Анна до 47 лет была плотогоном, лоцманом. Живут вдвоем, хозяйство 40 соток, лошадь и корова. Жалуются: “Что-то в этом году сил стало меньше, только 5 снопов сметали, да и 40 соток обрабатывать уже трудновато. Да ведь дочь в райцентре 3 года не получает зарплаты. Надо помогать”. Мы удивленно переглянулись. Дал же Бог здоровья! А причаститься они хотели бы. Радость-то какая! Договорились на 8 утра.
Но все равно, на такую большую деревню – всего два причастника, и ни одного желающего креститься. Сели на плоты искать подходящее для стоянки место, но по пути решили все же поговорить с селянами в другой части деревни. Братья пристали к берегу, и позже, догнав нас, радостно сообщили о желающих принять Святое Крещение…
Рано утром, собрав требный чемоданчик, с Дарами на груди, погрузившись в светящийся рассветом туман, направились в деревню. В тот день было два причастника, и двое детей крестились. Еще в утренней прохладе, сопровождаемые двумя деревенскими щенками, вернулись в лагерь. А вскоре, под лучами июльского солнца начала испаряться утренняя роса, стало совсем нечем дышать. Мухи и комары подстегнули наше желание как можно скорее сесть в плоты и отправиться по реке, где всегда свежо, а легкий ветерок избавляет от назойливых мух.
Дальше на пути из деревень, где могут быть русские православные, только Атняш.
Долго не могли найти место для стоянки, потому что один из братьев напугал нас рассказами о коварных косарях, которые могут днем приставать с просьбами о выпивке, а ночью пропороть своими косами плоты. Но по промыслу Божиему, все-таки пришлось остановиться на поляне, где шел покос. Направившись к хозяину делянки, молодому башкирину, представился. Он с готовностью разрешил разбить лагерь и показал родник. Пока ставили палатки и разжигали костер, подошла женщина и попросила помочь убрать делянку. Устав за день, мы согласились несколько неуверенно, но, искупавшись в речке и плотно поужинав, расправили молодецки плечи и сообща набросились на работу. Да так всем это понравилось! Простой и легкий труд в поле всем пришелся по душе. Не хватало грабель, и обделенные ими, старались улучить момент и шутливо умыкнуть орудие тем или иным способом у брата. У сестер это было проще сделать под предлогом джентльменской заботы. Мне же было достаточно благословить, и грабли оказывались в руках. Сестры пробовали свои силы с вилами. Десятиклассник Феликс азартно орудовал граблями, приговаривая: “Нет, круто! Никогда раньше не делал этого. Действительно круто!”. Делянка быстро была убрана, а с помощью найденных под сеном кос, мы попробовали еще и косить до выпадения росы. Даже тучей роящиеся мухи не смогли испортить радости деревенского труда.
Впечатления дня венчались ночным купанием в реке. Вода, подобно прохладному шелку, струится по телу. Мелко, но течение быстрое, и для того, чтобы не сносило вниз, надо прочно угнездиться между камней. Окружающая тишина только оттеняет распирающее грудь чувство благодарности Богу за такой не чаяно чудный день. Как выразить это чувство на языке природы, не разрывая окружающей тишины человеческим словом? По-детски хлопнул по воде руками, потом еще раз, ногами. Стена брызг! Вот почему дети так любят плескаться в воде! А ну-ка, еще раз! Водопад восторга!… Лишь придя в полное изнеможение, вышел из воды.
Горячий чай у костра, и, наконец, разговор. Все так хорошо уже знают друг друга, что нет нужды что-то объяснять. Разговор течет неспешно, касаясь самых разных предметов. Не хочется углубляться в какую либо из тем, потому как очевидно, что благо не где-то там, а здесь с нами и посреди нас.
Все, став перед костром так, чтобы его дым окутывал, спасая от комаров, молятся. Молитвы читаем каждый день по очереди. Молиться легко, поскольку вся природа кругом нас молится своему Создателю, благоговейно и молча, прославляя Его своей красотой. “Всякое дыхание, да хвалит Господа”. Особенно это ощутимо во время вечерних молитв. Полная луна, трепет костра, фонарик высвечивает в ночи лицо чтеца. Его голос, едва перекрывая ночную тишину, отчетливо произносит: “Иисусе Христе, спяща мя сохрани немерцающим светом… да восстав со одра моего, принесу Ти благодарственные мольбы…”.
На сердце хорошо и мирно, а привычные страсти ясно видятся чуждыми и разрушительными для души. На эту тему и продолжили разговор до четырех часов утра.
И вот последняя деревня Атняш. Еще на покосе нам посоветовали обратиться к главе местной администрации. Но он ушел в поле, а ждать до вечера не было возможности. То, к чему стремились мы на протяжении всего пути, в Атняше обрели сполна: крестились 32 человека, четверо причастились. Первая бабуля, к которой мы пришли в дом, потом радостно причитала: “Надо же, ведь весь год думала: успеть бы причаститься перед смертью”. Жители просили освятить дома, жалуясь, что кто-то в поселке колдует. Что, впрочем, не удивительно было при таком обилии соответствующей литературы. Так оно или иначе, но и у нас не обошлось без некоторых искушений, которые, впрочем, благополучно разрешились…
Пока мы, коротая вечер, сражались в волейбол, сестры пошли обозревать огромную поляну, на краю которой мы разместились. Одна из них вернулась радостная с огромным букетом лечебных трав и цветов: “Я нашла филиал Эдема!”…
Последний этап пути, как и в прошлом году на Белой, не добавил нам радостных впечатлений. Река стала глубже, течение ее замедлилось, грести стало труднее, все оживленнее становилась жизнь на берегах. У самого Караяра появился запах плесени от гниющих на дне деревьев. Леспромхоз, как и везде, бездействует. Впрочем, сторож причала с ужасом вспоминал тот каторжный труд, который был связан с вылавливанием бревен из воды для последующей связки их в плоты.
Братья рассуждают: с одной стороны, конечно, жалко заброшенные деревни и хочется, чтобы были здесь нормальные дороги, а с ними возможность развивать свои хозяйства. В общем-то, в этом направлении и строится политика правительства. Ведь проекты, против которых восставали многие экологи, такие как, например, строительство Ямагузинского водохранилища, имеют своей целью спасение именно таких заброшенных деревень, организацию для их жителей рабочих мест, а, значит, и возможность для молодежи остаться в своей родной деревне. По сути, общественное мнение ставит перед нами дилемму: иметь экологически чистые заповедники со спивающейся от безделья стариками и молодежью или менее благополучные в экологическом отношении районы, но в хозяйственном отношении крепкие и экономически перспективные.
Нам кажется, что добиться баланса в этом вопросе невозможно без обращения к той проблеме, которую можем решить только мы, церковные люди.
Проблема эта обнажилась в последние век-полтора как следствие желания “прогрессивно мыслящих людей” избавить общество от религиозного обоснования нравственных ценностей. В последнее время возникает впечатление, что уже сами нравственные ценности вообще хотят предать забвению. В результате – духовный кризис в обществе, который не решить механическим заполнением духовного пространства всем подряд без разбора, так сказать, через широкий ассортимент предоставляемых услуг. Свобода выбора, к которой при этом апеллируют, должна предполагать существование выбирающего наличие критериев оценки. А они не могут не быть нравственными. “К свободе призваны вы братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти” ‑ пишет апостол Павел. К тому же духовность существует и демоническая.
Впрочем, политика в области культуры и религии ‑ это поле ответственности государства. Со своей стороны мы, люди церковные, ответственны за то, как воспользуемся предоставленной нам свободой. Насколько сможем довести до сердец людей осознание жизни как дара Божия, а не просто физического существования, и сообщить им понимание того, что окружающая природа – это не среда обитания, не вместилище ресурсов, а храм, где человек служит Творцу. Очень важно, что у нас в душе, потому что мы изменяем окружающий нас мир в соответствии со своим внутренним миром. От рук духовно опустошенного, ослепленного страстями человека, обладающего при этом колоссальными техническими возможностям, гибнет природа. Поэтому преобразование природы должно начинаться с преобразования души. По мысли преподобного Максима Исповедника человек может превратить в рай всю землю только тогда, когда он будет носить рай в себе самом.
Настоятель Крестовоздвиженского храма г. Уфы,
протоиерей Роман ХАБИБУЛИН.